Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]
Иван заметил машину издалека, но ни предупредить ее водителя, ни помешать прятавшимся в кронах деревьев существам выместить свою ярость на приближающемся автомобиле он не мог, — не успевал, слишком велико оказалось расстояние до места грядущего события.
И все же он рванулся туда, не смотря на численное превосходство противника и леденящие подробности, внезапно открывшиеся взгляду: теперь Таманцев видел, что животные, затаившиеся в истрепанных ураганным огнем автоматических орудий кронах деревьев, не имеют постоянной формы, они видоизменялись, находясь в постоянных метаморфозах, их плоть как будто текла, кожные покровы сливались с окружающим фоном ветвей и листвы, волны слепой ярости, исходящие от них, еще вчера свели бы его с ума…
Ему оставалось пробежать около трехсот метров, когда от деревьев к машине рванулись десятки формирующихся буквально на лету щупалец, хотя такое сравнение все равно оставалось условным, твари, затаившиеся в кронах, с немыслимой скоростью растили мышечную ткань, придавая ей формы и свойства, необходимые для атаки.
Ничего более жуткого и парадоксального Иван никогда не видел.
Машина, наконец, начала резко тормозить, видимо водитель все же заметил опасность, но поздно… слишком поздно, — десятки мускулистых «щупалец» с твердыми ороговевшими «наконечниками», с глухим металлическим лязгом пробили кузов машины.
Иван бежал что было сил. Два автоматических пистолета, найденные им в районе посадки колониального транспорта, являлись единственным оружием, способным остановить взбешенных тварей, сейчас рефлексы галакткапитана, вобрав полученный накануне вечером страшный опыт, диктовали лишь один выход, — он должен использовать свои навыки стрельбы в связке с открывшимися способностями видеть сигнатуры живых организмов, различать структуру их нервной системы, то есть Таманцев понял: стрелять придется по наитию, ориентируясь не на реальное, а на внутренне зрение, но прежде ему предстояло отключить устройства импланта, погрузиться в пучину ярости, агонии, найти в себе силы противостоять ментальному воздействию адских существ…
Он бежал, стремясь опередить роковые события, зная, что древнее оружие эффективно лишь на коротких дистанциях… чувствуя, что опаздывает, Иван все же не сорвался в надрывный, истощающей силы рывок, — он видел, как из покореженной машины через проем выбитого лобового стекла выбрался человек и побежал ему навстречу, а прятавшиеся в деревьях животные, те, что не застряли выращенными для атаки щупальцами в металле пронзенной насквозь машины, ринулись за ним, принимая формы удобные для бега, вот один настиг бегущего, мгновенно видоизменился, захлестывая человека, словно удав, подстерегший жертву…
Таманцев остановился, вскидывая оружие.
Тугая волна боли, ярости, животного желания разорвать любого, кто окажется поблизости, исходила от атакующих существ, человеку в здравом уме не пришло бы в голову противостоять им, казалось, что здесь и сейчас галакткапитан столкнулся с самой опасной формой живых организмов, которые по субъективным ощущениям являлись самим воплощением, квинтэссенцией смерти…
Он погрузился в иной мир.
Мир, где понятия «смерть» и «жизнь» внезапно утратили привычные критерии оценок, где властвовала ярость, боль, а схватка переходила из реальности физической в плоскость ментального противостояния.
Рассудок Таманцева не находил адекватных сравнений среди опыта прошлого. То, что пришлось испытать, не шло ни в какое сравнение с контузией, но последствия множественных ментальных ударов были близки к ней, — он едва не выронил оружие, чувствуя, как подкашиваются ноги, голова представлялась распухающим шаром боли, а беспощадные щупальца уже начали сжимать человека в своих смертельных объятиях…
В следующий миг на него обрушился удар иной силы, — зрение прояснилось, он почувствовал, как ослабла хватка ксеноморфа, а силуэт человека вдруг потерял четкость: он затуманился, взвихрился, как будто в меж ослабевших колец мышечной ткани инопланетного чудовища оказалась лишь одежда, а тело каким-то мистическим образом исчезло, но спустя пару секунд все вернулось на круги своя, теперь уже с роковой бесповоротной, окончательностью, — туманный вихрь опять обрел очертания человеческой фигуры, вновь начали сжиматься мышцы, а по дороге огромными прыжками приближалось еще с десяток тварей, но Таманцев уже оправился от последствий шока, ему хватило нескольких секунд, чтобы сделать вдох, вернуть контроль над собственным телом, окончательно уверовать, — здесь и сейчас он должен дать волю инстинктам.
Все происходило намного быстрее, чем способны передать слова: растягивалось лишь субъективное время, Иван, преодолевая боль, сопротивляясь волнам ярости, которые подавляли рассудок, крича в лицо — ты уже мертвец — во второй раз поднял оружие, его зрение затуманилось, он видел лишь нервную систему того ксеноморфа, что непосредственно держал человека в смертельных объятиях…
Выстрел прозвучал, будто раскат грома.
Древнее оружие ударило отдачей, на мягкий мох беззвучно отлетела горячая гильза, а сигнатура перед мысленным взором Таманцева вдруг начала меркнуть, она распадалась на отдельные источающие волны агонии нити, но капитан уже понял, — его собственная жизнь и смерть теперь измеряются секундами — еще с десяток тварей, увидев новый источник угрозы, ринулись на него, мимо бессильно распластавшегося собрата, и пытавшегося высвободиться из-под обмякших щупалец человека.
Никогда в жизни Таманцев не испытывал ничего подобного, ни разу внезапная ситуация так жестко не экзаменовала его, проверяя навыки, полученные галакткапитаном во время постоянных, изнурительных тренировок на полигонах, где их учили стрелять из всех известных на сегодняшний день видов оружия, оттачивали реакцию до уровня бессознательных рефлексов.
Реальность поблекла, он уже не видел ни дороги, ни деревьев, воспринимая только сигнатуры рвущихся к нему существ.
Иван запомнил растягивающиеся в вечность мгновения на всю жизнь: он стрелял, ощущая ритмичные толчки отдачи, казалось зрение, ставшее чем-то иным, способно сопроводить полет пули, увидеть как она рассекает воздух, стремясь к цели, он машинально отступал, продолжая вести огонь с обеих рук, пока ударно-спусковые механизмы древнего оружия не щелкнули вхолостую.
Сложно передать то неимоверное, без преувеличения — нечеловеческое напряжение, что владело Таманцевым в роковые секунды скоротечной схватки, он словно умер и возродился вновь в иной ипостаси, понимая, что уже никогда не сможет смотреть на мир, как прежде, в его душе, рассудке поселилось что-то новое, пока еще не понятое, не разгаданное, но, машинально перезаряжая оружие, Иван не позволил себе даже на долю секунды выйти из состояния, когда рассудок балансирует на грани двух реальностей, — он видел как еще несколько ксеноморфов, пронзившие машину своими щупальцами, освобождаются от сковывающего их груза, выдирая отростки плоти из рваных дыр в металле, ранясь об острые края, с единственной целью, — броситься на человека и разорвать его.
Их слепая, всепоглощающая ярость, жажда во что бы то ни стало добраться до противника и уничтожить его, не находила аналогий среди жизненного или боевого опыта. Возможно, так происходило потому, что Таманцев впервые получил возможность воспринимать не мысли, но морально окрашенные намерения противостоящих ему существ, понимать, чувствовать, как сильно они желают его смерти…
Ментальные волны били наотмашь, рассекая не плоть, а разум, сбивая прицел, сжигая остатки воли…
У Ивана не хватало ни сил, ни опыта в использовании новых возможностей своего рассудка, чтобы как-то защититься или ответить тем же, — он мог лишь стрелять, удерживая сигнатуры противника в поле внутреннего зрения, полагаясь теперь лишь на него.
Финал схватки он запомнил смутно.
Обрывочный калейдоскопический вихрь фрагментированной реальности еще долго будет преследовать его по ночам, он лишь помнил, что стрелял, пока вновь не опустели обоймы в обоих пистолетах, а затем, сделав неуверенный шаг, упал лицом в мягкий податливый мох, щедро забрызганный кровью невиданных тварей.
Он не потерял сознания, но некоторое время не мог пошевелиться, как и накануне, когда метальное воздействие ксеноморфа полностью лишило его сил.
Иван лежал, чувствуя как медленно отпускает напряжение схватки, радужными сполохами возвращается нормальное, привычное человеку зрение, вкуса или торжества победы не наступало, — он впервые так остро, однозначно ощущал не только собственные действия, но и их последствия, когда каждый выстрел порождал уничтожающий взрыв агонии, и сколь не страшны были его противники, он не мог торжествовать над ощущениями их смерти, скорее Таманцеву предстояло вновь и вновь переживать бой, постигая истинный смысл и цену свершенного.
